Ко́вентри — город на востоке английского графства Западный Мидлендс.
Население: 316 900. Город находится в 153 километрах на северо-запад от Лондона.

В пятницу, 29 июня, в тушинском районе Москвы прошел очередной рейд молодежного движения «Щит Москвы», направленный на выявление нелегальных мигрантов и мест, где те незаконно проживают. Пятничный рейд едва не закончился массовой дракой.

Активисты движения «Щит Москвы» решили «отработать» адрес, по которому, согласно полученной информации, проживали 30–40 нелегальных рабочих.

Акция началась согласно плану и проходила спокойно: молодые люди зашли в нежилое помещение ДЭЗа, попросили всех выходить на улицу. Удивленным и озадаченным нелегалам пришлось отодвинуть ужин и начать одеваться.

Навскидку сосчитать выходцев из Средней Азии было практически невозможно. Кто-то выходил, кто-то возвращался за паспортом или носками. Забегая вперед, скажу, что в итоге в отделение прибыло 35 человек.

Мирное течение акции было прервано. Сперва с улицы, куда уже вышли 20 нелегалов, послышался шум, возгласы, хлопки – начался конфликт.

Чтобы лучше представить себе ситуацию, необходимо иметь представление о местности. У здания ДЭЗа есть внушительный дворик, единственный вход в который — дверь в воротах. Оказалось, мигранты воспользовались общей неразберихой и решили устроить бунт. Они подобрали с земли камни, палки и накинулись на нескольких активистов. Попытались их заставить выйти из двора, видимо, чтобы запереться от незваных гостей.

Вовремя подоспели ребята, которые находились в здании. Они мигом осадили бунтовщиков и объяснили им, что бить никого не собираются. Стоит отметить, что активисты движения «Щит Москвы» действуют в рамках правового поля.

После того как бунт был окончательно подавлен, проведены разъяснительные мероприятия, нелегальные мигранты под конвоем молодых людей и сотрудников правоохранительных органов отправились в ближайшее отделение полиции. Скорее всего, подобную картину прохожие видели впервые. Кстати, кто-то из них выражал свою поддержку движению.

Источник: Ридус

+БОНУС… Рейд в районе Зябликово

Гордые нохчи в воспоминаниях Белого офицера
Из мемуаров штаб-ротмистра Дмитрия Де Витта «Из воспоминаний о службе в Чеченской конной дивизии».

«Если с внешней стороны эскадрон и представлялся грозной и внушительной силой, имея в строю около 150-ти всадников, или, как они себя сами называли, «джигитов», с мрачными, угрюмыми лицами, прекрасно вооруженных, довольно однообразно одетых в черкески с желтыми башлыками и сидящих на чудных сухих горских лошадях, то, к великому сожалению, в туземных частях внешний вид часто бывал обманчив и даже мог находиться в резком противоречии с внутренним духом и состоянием части. Удельный вес чеченца как воина невелик, по натуре он — разбойник-абрек, и притом не из смелых: жертву себе он всегда намечает слабую и в случае победы над ней становится жесток до садизма. В бою единственным двигателем его является жажда грабежа, а также чувство животного страха перед офицером. Прослужив около года среди чеченцев и побывав у них в домашней обстановке в аулах, я думаю, что не ошибусь, утверждая, что все красивые и благородные обычаи Кавказа и адаты старины созданы не ими и не для них, а, очевидно, более культурными и одаренными племенами. В то же время справедливость заставляет сказать, что чеченец незаменим и прекрасен, если, охваченный порывом, он брошен в преследование расстроенного врага. В этом случае — горе побежденным: чеченец лезет напролом. Упорного же и длительного боя, особенно в пешем строю, они не выдерживают и легко, как и всякий дикий человек, при малейшей неудаче подвергаются панике. Возможно, что присутствие в строю среди них большого количества русского унтер-офицерского состава придало бы устойчивость туземным частям, но, к сожалению, этого скелета армии у нас-то как раз и не было.

Полки Чеченской конной дивизии понесли большие потери во время Степного похода, но еще больше таяли при отступлении от все не прекращающегося дезертирства. Борьба с этим злом становилась невозможной: никакие наказания, вплоть до смертной казни, не могли удержать чеченца от соблазна бежать к себе домой под покровом ночи. После отступления полки были сведены в
1—2 эскадрона, и вся дивизия из 3 полков едва насчитывала в строю 250—300 шашек. Из почти сплошь русской команды моих ординарцев 8 человек бежало ночью вместе с лошадьми. При отступлении тяжелую драму переживали офицеры; по вечерам, стараясь забыться, мы ходили в соседние казачьи полки, где умели принимать со свойственным казакам радушием и чисто кавказским гостеприимством, и мы часами просиживали у костра за стаканом вина, слушая их дивных трубачей.
6 июля меня потребовал к ceбе в палатку начальник дивизии и приказал мне с командой присутствовать для поддержания порядка при выполнении смертного приговора над 6 чеченцами, осужденными военно-полевым судом за во­оруженный грабеж и дезертирство. Отпуская меня, генерал Ревишин объявил: «Ваша задача — наблюдать за чеченцами 2-го полка, которые, по моему приказанию, будут при этом в назидание присутствовать. В случае малейшего противодействия — действуйте энергично; помните, что вы отвечаете за порядок».

Дня через два после этого случая, вечером, я пошел обедать в Собрание, но не успел сесть за стол, как за мною прислали из эскадрона. Оказалось, что в одном из зажиточных купеческих домов, среди расположения моего эскадрона, праздновалась свадьба. Вернувшись из церкви, молодые и гости сели за стол; начались традиционные речи и поздравления, как вдруг ворвались человек десять чеченцев, угрозами выгнали из дома всех гостей и сами принялись поедать все находящееся на столе. Легко представить себе панику и отчаяние молодых и приглашенных, которые разбежались во все стороны, спасаясь от моих дикарей. Близ дома меня встретил со слезами на глазах обезумевший от страха хозяин. Я вошел в столовую и, пустив в ход нагайку, очистил комнату от незваных гостей. Чеченцы, в свое оправдание, принялись меня уверять, что здесь был заговор и что все это большевики: «Ты разве, господин ротмистр, не видишь, — у них ни у кого нет погон… Мы их поганых блюд из свинины и ветчины и не трогали — наша вера это не позволяет». Несмотря на эти доводы, я сильно взгрел всю компанию; одновременно досталось от меня и вахмистру, и взводным за недосмотр. Извинившись перед хозяином и выставив у его дома дневального, я просил их продолжать свое семейное торжество, гарантируя ему полную безопасность.

Не прошло и нескольких дней, как у меня в эскадроне произошел новый случай, столь характерный для чеченцев. Проходя через базарную площадь, я услышал в стороне сильный крик, и одновременно с тем ко мне подошел какой-то человек, говоря: «Что-то неладное происходит с вашим чеченцем». Я вошел в толпу и увидел своего всадника 2-го взвода, отбивавшегося от какой-то храброй бабы, уцепившейся ему в фалды черкески. «Я тебя, косой дьявол, до начальника доставлю, если не вернешь сапоги!» — визжала баба. Я здесь же на месте разобрал их спор. Мне было вполне очевидно, что чеченец украл сапоги, лежавшие на подводе; чеченец же уверял, что купил их. Я приказал вернуть их бабе, а самому отправиться в эскадрон и доложить о происшедшем вахмистру. Вечером, придя в эскадрон после переклички, я вызвал провинившегося всадника из строя.
Я его едва узнал: все лицо, опухшее и синее от кровоподтеков, говорило, что, пройдя через руки вахмистра, он едва ли миновал и своего взводного, и что в данном случае выражение «господин вахмистр с ним чувствительно изволили поговорить» имело буквальный, а не переносный смысл. Вахмистр мой, сам дагестанец, относился к чеченцам с нескрываемым презрением и высоко держал свой авторитет, не стесняясь пускать в ход свой увесистый кулак, отчего всадники его боялись и тянулись в его присутствии. В прежние времена, служа в регулярном полку, я был против рукоприкладства, считая, что в распоряжении офицера есть и другие меры воздействия на подчиненного, но, попав в среду туземцев, я убедился, что физические наказания являются единственной радикальной мерой. Чеченцы, как полудикие люди, признают исключительно силу и только ей и подчиняются; всякая же гуманность и полумеры принимаются ими как проявление слабости.

Я начинал уже сам себя убеждать и как будто верить, что, держа чеченцев строго в руках и не допуская грабежей, из них можно сделать неплохих солдат; к сожалению, жизнь не замедлила опровергнуть все мои мечтания.

Борьба с грабежами становилась почти непосильной. Грабеж был как бы узаконен всем укладом походной жизни, а также и вороватой природой самого горца. Мы стояли среди богатых, зажиточных крестьян, в большинстве случаев немцев-колонистов, не испытывая никакого недостатка в питании: молока, масла, меду, хлеба — всего было вдоволь, и тем не менее жалобы на кражу домашней птицы не прекращались. В один миг чеченец ловил курицу или гуся, скручивал им голову и прятал свою добычу под бурку. Бывали жалобы и посерьезнее: на подмен лошадей или грабежи, сопровождаемые насилиями или угрозами. Командир полка жестоко карал виновных, но что мог он сделать, когда некоторые из его же ближайших помощников готовы были смотреть на все эти беззакония как на захват военной добычи, столь необходимой для поощрения чеченцев.

Днем я выставил только два полевых караула: положение деревни было весьма выгодно, вся местность лежала как на ладони. Лошади частично стояли расседланными, и люди отдыхали. С наступлением темноты в охранение уходило около трех взводов. Красные чувствовали силу и не рисковали нападать; кругом стояла полная тишина. Объезжая ночью охранение, я набрел на спящих в полевом карауле часового и подчаска. Я огрел обоих нагайкой, они вскочили, протирая глаза, и на мой разнос один из них меланхолически ответил: «Господин ротмистр, прости меня, но моя не боится большевиков, и потому я решился немножко спать». Это было характерно для чеченцев: ночью они всегда засыпали и могли легко подвести. Но Бог нас хранил, если чеченцы в охранении и спали.

1-й Чеченский конный полк, находившийся в глубоком, почти 10-верстном, обходе слева, должен был перерезать дорогу Оленчевка —Промысловое, не допуская подхода к красным подкреплений; однако полк задания своего не выполнил, потерял с утра связь с дивизией и в течение дня четыре раза безрезультатно атаковал позицию красных, пока, в свою очередь, сам не был атакован красной конницей и отброшен далеко в поле. Необстрелянные всадники, попав в тяжелое положение, разбежались, и на следующий день удалось собрать едва половину полка: большая часть бежала в степи и затем дезертировала к ceбе в Чечню.»
Источник: kaminec.livejournal.com

В Москве сотрудники полиции обезвредили банду убийц, которые по утрам поджидали молодых людей из ночных клубов. Они избивали их и отнимали мобильные телефоны.
Напомним, 13 апреля около 4 утра в 33-летний программист Денис Сорокин ждал в подземном переходе открытия станции метро «Китай-город». К нему неоднократно подходили задержанные. Они пытались вызвать конфликт, но Денис всякий раз уходил от него. Бандиты дождались, когда рядом не оказалось прохожих, и ударили Дениса по голове ломиком.

— Задержанные уроженцы Дагестана забрали у мужчины мобильный телефон и ноутбук, — сообщили в ГУ МВД по Москве. — Получив открытую черепно-мозговую травму и перелом основания черепа, Денис впал в кому. Его доставили в больницу, где он 14 апреля скончался не приходя в сознание.

Вычислить убийц сотрудникам полиции помогли камеры видеонаблюдения. Задержанные изобличены следствием и дали признательные показания. Все трое оказались безработными гостями столицы без определенного места жительства.

— Я занимаюсь плаванием, — именно так ответил один из задержанных дагестанцев на вопрос оперативника о месте работы.
Кстати, ломик не нашли. Теперь адвокаты задержанных бандитов утверждают, что юноши просто превысили самооборону и убили программиста по неосторожности. Мол, ударили мужчину по голове, а он упал, и неловко ударился ей об пол. Эта схема уже проверена в адвокатской практике. И на ней еще можно заработать в России.
— Есть основания подозревать, что троица на протяжении нескольких лет занималась совершением грабежей и разбойных нападений на территории Москвы, — уточнил представитель УВД на Московском метрополитене ГУ МВД по Москве Алексей Мышляев. — Всех, кто пострадал от действий задержанных, с просьбой звонить по телефону (495) 621-01-31 или в службу 02.